Она казалась мне молочницей с эмалированным бидоном

Она казалась мне молочницей с эмалированным бидоном

«Библиотечка избранной лирики»

Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1964

Scan, OCR. Spellcheck А.Бахарев

«Когда я объявляю бой. »

«Мне нравятся весенние стихи. »

«Всё это истина и правда. »

«Крыли крышу, забивали молотком. »

«Под окошками бараны, медленно блеющие. »

«Я встаю среди ночи. »

«Небо стало очень синим. »

«Зима была такой молоденькой. »

«Снег бился из последних сил. »

«Опалённый дыханием вечности. »

Прощание с Братском

Многие стихи Юрия Панкратова, должно быть, особенно близки молодым

патриотам, покоряющим необжитые земли. Тем, кто продирается сквозь вековые

чащи, распахивает целину, возводит новые города. Поэт хорошо знает чувства и

мысли своих сверстников: он сам работал на отдалённых стройках Средней Азии.

Юрию Панкратову знаком вкус «яростного», самоотверженного труда, будь

то работа строителя или поэтическое творчество. Поэт стремится передать этот

высокий накал в резких, необычных красках. Гром гремит со свинцового неба, как бы издеваясь над тружениками: «Перекур, перерыв!»

Но отчаянно уставший, «измочаленный» бригадир призывает людей:

«Объявляю, объявляю аврал!» И воля человека торжествует над стихией.

Вот характерные для Панкратова строки:

Когда по небу ходят молнии,

Родится женщины красивые,

И возникают песни вольные,

И умирают люди сильные.

Стихи звучат очень молодо — свежо и звонко. Есть в них ощущение буйной

весёлой силы и обжигающей красоты бытия. Они, безусловно, оптимистичны, хотя

и чуть-чуть с грустинкой. Да, сильные люди даже умирать умеют красиво —

героически. В этом четверостишии, по сути, целая творческая программа.

Биография Юрия Панкратова не очень обширна. Родился в 1935 году, окончил в городе Алма-Ате строительный техникум. Работал прорабом, затем

переехал в Москву и учился в Литературном институте имени М. Горького. Первая

книжка стихов — «Месяц» — вышла в 1962 году в нашем издательстве. За этими

анкетными данными сложная творческая судьба. Вначале поиски Панкратова были

во многом формальными. «Это не ива, это не верба. Это наивно, это неверно».

Но путь поэта от пустой словесной игры неуклонно шёл к реалистическому

мастерству, к возвышенно-строгому стихотворению «Ленин», которое, думается, одно из лучших в его творчестве.

Поэт тщательно работает над словом, чутко прислушивается к его

звучанию. «А под синей радугой в лепете метели над весёлой Ладогой лебеди

летели. » Нежную мелодию этого стихотворения невозможно оторвать от

прозрачного осеннего пейзажа, от тонкой красоты, разлитой в природе. Тут

звукопись органично сливается с мыслью. Перед нами не холодная, формалистская

безделушка, не какое-нибудь упражнение на букву «л»! а задушевная лирика.

Кстати, лебедь гордая и нежная птица русских сказок — один из любимых

образов Панкратова. Если поэт хочет дать высшую оценку душевной чистоте

героя, тот сравнивается с «лебедем, кричащим во ржи». Тысячу раз воспетые в

русской поэзии родные берёзы выглядят необычно — это подстреленные, а затем

чудесно ожившие лебеди. Что ж, могучий родник народного творчества поил своей

живительной силой не одного поэта. Окрепнет от неё и талант Юрия Панкратова.

Читать онлайн “Поэтический словарь” автора Квятковский А. П. – RuLit – Страница 121

Желтыми мохнатыми шмелями

Вылупились вербные цветы.

Форма С. при помощи родительного падежа (фактически перерастает в метафору):

Колокол луны скатился ниже.

Дед не прочь вдвоем до света

— Мой табак, твоя газета. —

Раздвигает зев кисета,

Сравнение-образ, в котором оба члена сопоставляются не по отдельному признаку, а по общему облику, сливаясь в микрокартину:

Крычат телеги полунощи, —

рцы: лебеди роспущени.

(«Слово о полку Игореве»)

Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой

Мы стояли точно в клетке золотистой.

Руки милой — пара лебедей —

В золоте волос моих ныряют.

По гаснущим рельсам бежит паровозик,

Как будто сдвигают застежку на «молнии».

Зима была такой молоденькой,

Такой веселой и бедовой!

Она казалась мне молочницей

С эмалированным бидоном.

Неопределенное С., выражающее превосходную степень состояния:

А когда ночью светит месяц,

Когда светит. черт знает как?

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак.

Я не знаю — она жива или в северный ветер ушла,

Та искусница, что кружева удивительные плела

В Кружевецком сельсовете над тишайшею речкой Нить.

Кружева не такие, как эти, а какие — не объяснить!

см. также Отрицательное сравнение, Уподобление.

СТА’НСЫ (итал. stanza — комната, помещение; остановка, покой) — первоначально жанр провансальской лирики, небольшое песенного характера стихотворение, отличающееся от длинных канцон, пасторелл и других жанров средневековой поэзии. Каждый С. — это замкнутая строфа, заключающая в себе ясно выраженную, законченную мысль. После чтения каждого С. предполагается некоторая остановка, пауза, как бы для обдумывания сказанного; этим С. отличаются от других видов строфы. В европейской лирике количество стихов в С. колеблется от четырех до двенадцати. В русской поэзии С. принято называть небольшое стихотворение, в каждом С. — четыре стиха четырехстопного ямба с перекрестными (преимущественно) рифмами, при обязательной строфической замкнутости. Стихотворение, написанное стансовыми строфами, называется С. независимо от того, будет ли оно одического, элегического или иного характера; однако общий тон С. — спокойное течение стиха, полного мысли. Впервые в России воспользовался этой формой строфы А. Сумароков. Почти у всех русских поэтов можно найти стихи, написанные С. Непревзойденными остаются С. у Пушкина: «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «В надежде славы и добра», «Во глубине сибирских руд».

Читать еще:  Незащищенный половой акт причина молочницы

СТА’РИНА — народное название русской былины. ср. Новина.

СТИЛИЗА’ЦИЯ (лат. stylos, от греч. στύλος — палочка для письма на вощеных дощечках; писание, слог) — литературный прием, воспроизведение особенностей стиля другой эпохи, литературного течения, писательской манеры какого-либо автора или разговорного языка человека, принадлежащего к определенному социальному слою. В романе М. Шолохова «Поднятая целина» стилизован рассказ кубанского деда Щукаря (язык и интонации). В блестящей стилизованной манере написаны «Записки Ковякина» Л. Леонова. (ср. Сказ). «Песни западных славян» П. Мериме — Пушкина стилизованы в духе поэзии этих народностей. Многие стихотворения В. Брюсова в его книге «Опыты» (М., 1918) являются С. античных, восточных или западноевропейских средневековых поэтов. На С. строятся все литературные пародии, утрирующие особенности манеры данного писателя.

СТИЛЬ — совокупность средств и приемов художественной выразительности, обусловленных данной эпохой, которая формирует литературные направления, являющиеся выражением определенных общественных тенденций. Помимо общих тематических и лексических особенностей С. данной эпохи, большое значение имеют характерные стилевые признаки произведений определенного литературного направления, школы, группы и, наконец, индивидуальный авторский стиль.

В старой русской поэтике 18 в. под С. («штиль») разумелась система выразительных средств, применявшихся в литературе соответственно важности описываемого явления. Эта система была разработана и описана М. Ломоносовым, который в «Предисловии о пользе книг церьковных в российском языке» дал развернутое и обоснованное учение о трех штилях — высоком, посредственном (среднем) и низком. Он писал: «Первой составляется из речений славенороссийских. Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаические речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церьковных. Средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова; однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость. Сим штилем писать все театральные сочинения. Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных. Низкой штиль принимает речения третьего рода, то-есть которых нет в славенском диалекте, смешивая со средним, а от славенских обще неупотребительных вовсе удаляться, по пристойности материй, каковы суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни; в прозе дружеские письма, описания обыкновенных дел». Учение Ломоносова о трех стилях сыграло большую роль в литературе 18 в. и в деле окончательной выработки русского литературного языка, создателем которого был Пушкин.

Текст книги “Избранная лирика”

Автор книги: Юрий Панкратов

Жанры:

Лирика

Поэзия

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

«Библиотечка избранной лирики»

Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1964

Scan, OCR. Spellcheck А.Бахарев

«Когда я объявляю бой. »

«Мне нравятся весенние стихи. »

«Всё это истина и правда. »

«Крыли крышу, забивали молотком. »

«Под окошками бараны, медленно блеющие. »

«Я встаю среди ночи. »

«Небо стало очень синим. »

«Зима была такой молоденькой. »

«Снег бился из последних сил. »

«Опалённый дыханием вечности. »

Прощание с Братском

Многие стихи Юрия Панкратова, должно быть, особенно близки молодым

патриотам, покоряющим необжитые земли. Тем, кто продирается сквозь вековые

чащи, распахивает целину, возводит новые города. Поэт хорошо знает чувства и

мысли своих сверстников: он сам работал на отдалённых стройках Средней Азии.

Юрию Панкратову знаком вкус «яростного», самоотверженного труда, будь

то работа строителя или поэтическое творчество. Поэт стремится передать этот

высокий накал в резких, необычных красках. Гром гремит со свинцового неба, как бы издеваясь над тружениками: «Перекур, перерыв!»

Но отчаянно уставший, «измочаленный» бригадир призывает людей:

«Объявляю, объявляю аврал!» И воля человека торжествует над стихией.

Вот характерные для Панкратова строки:

Когда по небу ходят молнии,

Родится женщины красивые,

И возникают песни вольные,

И умирают люди сильные.

Стихи звучат очень молодо – свежо и звонко. Есть в них ощущение буйной

весёлой силы и обжигающей красоты бытия. Они, безусловно, оптимистичны, хотя

и чуть-чуть с грустинкой. Да, сильные люди даже умирать умеют красиво —

героически. В этом четверостишии, по сути, целая творческая программа.

Биография Юрия Панкратова не очень обширна. Родился в 1935 году, окончил в городе Алма-Ате строительный техникум. Работал прорабом, затем

переехал в Москву и учился в Литературном институте имени М. Горького. Первая

книжка стихов – «Месяц» – вышла в 1962 году в нашем издательстве. За этими

анкетными данными сложная творческая судьба. Вначале поиски Панкратова были

во многом формальными. «Это не ива, это не верба. Это наивно, это неверно».

Но путь поэта от пустой словесной игры неуклонно шёл к реалистическому

Читать еще:  Сколько времени надо лечить молочницу у мужчин

мастерству, к возвышенно-строгому стихотворению «Ленин», которое, думается, одно из лучших в его творчестве.

Поэт тщательно работает над словом, чутко прислушивается к его

звучанию. «А под синей радугой в лепете метели над весёлой Ладогой лебеди

летели. » Нежную мелодию этого стихотворения невозможно оторвать от

прозрачного осеннего пейзажа, от тонкой красоты, разлитой в природе. Тут

звукопись органично сливается с мыслью. Перед нами не холодная, формалистская

безделушка, не какое-нибудь упражнение на букву «л»! а задушевная лирика.

Кстати, лебедь гордая и нежная птица русских сказок – один из любимых

образов Панкратова. Если поэт хочет дать высшую оценку душевной чистоте

героя, тот сравнивается с «лебедем, кричащим во ржи». Тысячу раз воспетые в

русской поэзии родные берёзы выглядят необычно – это подстреленные, а затем

чудесно ожившие лебеди. Что ж, могучий родник народного творчества поил своей

живительной силой не одного поэта. Окрепнет от неё и талант Юрия Панкратова.

Всё просто в этом человеке —

И через сомкнутые веки

он видит вечность,

земного шара очертанья,

Он чужд слепому почитанью

Он и без этого умнейший

Его величья, не уменьшит

Ещё отчётливей и проще

Приди сюда, на эту площадь,

где лампы в тишине уснувшей

светлей и резче,

где он лежит, слегка осунувшийся,

в защитном френче.

А те, которым уваженье

они прямое продолженье

Когда я объявляю бой

войне, поднявшейся из праха,

я не испытываю страха,

а только мужество и боль.

Я вспоминаю о войне,

когда осенними ночами

её внезапное начало

во сне является ко мне.

И, как холодная луна,

опять ночами полнолунными

на мир очами полоумными

глядит забытая война.

Войны живые репродукции!

Слова присяги оглашая,

рыдают, душу оглушая.

Вот плачет баба, с новобранцами

в стаканы водку разливая,

вот расстаются новобрачные,

с тоскою руки разрывая.

В жестоких зарослях лимонника

за серым зданием вокзала

скрипит, пиликает гармоника.

Замолкла. На перрон упала.

В разрыве хрупкого кустарника

слова прощальные смолкают,

в глазах у женщины сверкают.

В тумане утреннем, неверном,

как вата рвущемся клочками,

разлука – вечная невеста —

глядит прощальными зрачками.

Но, как невиданный плакат

над всей поднявшейся страною,

горит малиновый закат.

И у солдата за спиною

лежит холодная, как сталь,

в клубящемся полете дыма

страны космическая даль,

сурова и непобедима!

Не сдавайся пустой новизне,

пёстрой краске, случайному цвету.

Не старайся звенеть по весне –

не останется голоса к лету.

Над землёй вознестись не спеши.

Труд поэта как глыба урана —

всем дыханьем, всем сердцем души

погрузись в глубину океана.

Надвигайся, расти, как гроза,

как янтарь многолетнего рома,

чтоб однажды ударить в глаза

вспышкой света и звуками грома!

Мне нравятся весенние стихи —

весёлое горение плаката,

в котором напряжение строки

напоминает зарево проката.

О трепетно цветущий абрикос,

неистовство весеннего пожара!

Я чувствую в полёте облако»

движение всего земного шара.

Я выхожу весною на поля,

и, словно на экране телекамеры,

я вижу, как огромная земля

вращается шестью материками!

Мы тянемся в грядущее не зря,

как дерева бунтующие соки,

и будущего спелая заря

румянит, зажигает наши щёки.

Хочу, чтобы работала рука,

не оставляя сердце без участья,

чтоб измерялась каждая строка

размером человеческого счастья!

Всё это истина и правда —

движенье сердца моего.

Вот поезд медленно и плавно

ушёл от дома твоего.

Светло, печально и тревожно

летит берёзовый листок

над веткой железнодорожной,

идущей прямо на восток.

Что мне ответить на прощанье?

Будь счастлива в своей судьбе.

Через леса и расстоянья

Я стану думать о тебе.

А дни пойдут, как этот поезд,

покачиваясь и звеня.

Моя работа – вечный поиск,

и ты не забывай меня!

Там будет сумрачная тундра

и берег ровный, как тесьма.

Там будет труд, и будет трудно

добиться твоего письма.

Там с неба резкого на отмель

с размаху падает гроза,

там будет ветер бить наотмашь

и солнце жечь мои глаза.

Там машет ветер, реет ветер,

там воет ветер на реке

совсем не так, как машет веер

в твоей смеющейся руке.

Но стать насмешливой и чинной

и умудрённой не спеши.

Пусть будет трепетным и чистым

движение твоей души.

Пусть будет путь твой против ветра,

пусть против солнца самого,

но только чтоб не против сердца,

не против сердца твоего.

Крыли крышу, забивали молотком.

Ели кашу, запивали молоком.

На отчаянной бричке прикатил

измочаленный, небритый бригадир.

Он горланил, объезжая овраг:

– Объявляю, объявляю аврал!

Но, слова наперекор перекрыв,

гром промолвил: – Перекур, перерыв!

И, над домом занеся грозный камень,

дождик с громом вколотил гвозди капель.

То ли молния ударила о брус,

то ли сочно раскололся арбуз?

О летящая упряжка дождей!

О упорство и упрямство людей1

Кто там хнычет: – Подождём, переждём?! —

Мы работаем под яростным дождём.

Под окошками бараны, медленно блеющие.

Я живу в косом бараке, медный, небреющийся.

Вдоль стены стоят лопаты, руки воздевшие.

На полу лежат ребята полураздевшиеся.

Над горами лес приподнят – он стоит вкопанный.

Я хочу тебя припомнить, врисовать в комнату.

Словно солнце через ставни, словно взлёт ястреба, Я хочу тебя представить, ощутить явственно.

Я черты твои леплю, тонкие, вышитые.

Читать еще:  Цефтриаксон может от него появится молочница

Я тебя всегда люблю. Знаешь ли, слышишь ли ты?!

Эх, уйти бы ночью в степь злую, летящую!

Хорошо бы песню спеть длинную, светящуюся!

Но желания летят, кружатся, снижаются.

Я теряю тебя, и глаза смежаются.

Я встаю среди ночи,

словно ястреб всклокоченный

и стихи сочиняю.

придвигаюсь к столу,

наклоняюсь над миром

и писать начинаю.

А на улице вьюга

стучится в окно,

куролесит по стройке —

всё закрыла крылом,

всё смешала в одно —

корпуса и постройки.

И пурга, как дуга,

качает дома в Постоянном посёлке.

Как склоняются ночью

над лицом затаённым и милым —

Наклоняюсь всей силой души

над тревожным заснеженным миром.

За окошком грохочет гора —

над горой клокотанье пожара.

Там неистовая Ангара

низвергается, как Ниагара!

Но всю ночь до утра от стены

до стены я качаюсь, как колос.

Это спящему сны!

В моих космах рождается космос!

И сверкают миры,

и несётся в пространство ракета.

Я не сплю до утра,

я брожу по земле до рассвета.

я слога и слова сочленяю —

Я бреду по Земле и вот эти стихи сочиняю.

Зачем на радость лебеде —

о фиолетовое лето! —

летящих к солнцу лебедей

стреляет гром из пистолета?

Перевернувшись в облаках,

летят они, роняя слёзы,

стучатся телом в лопухах

и превращаются в берёзы.

С тех пор стоят по всей Руси

такие белые, невинные,

в зелёных капельках росы

среди коричневых осин

вот эти шеи лебединые.

Небо стало очень

синим. С длинным криком

с белым караваем.

на резные крыльца,

в стороны, с разбега.

в сторону рассвета.

А под синей радугой

в лепете метели

над весёлой Ладогой

и сливались с небом.

Когда по небу ходят молнии,

Деревья кажутся лиловыми,

А щёки, милые и мокрые,

Как будто наволочку в прачечной,

Берёзку кружит и бросает.

А ты стоишь в сирени плачущей,

Смеющаяся и босая!

Когда по небу ходят молнии,

Родятся женщины красивые,

И возникают песни вольные,

И умирают люди сильные.

Когда по небу ходят возгласы,

Земля наполнена духами,

А мы летим с тобой по воздуху,

И грудь – на полное дыханье!

Но как торопко ты померкла,

Сирень в блестящем целлофане!

О, эта робкая примерка

Двух губ при первом целованье!

Зима была такой молоденькой,

Такой весёлой и бедовой!

Она казалась мне молочницей

С эмалированным бидоном.

Но чистота её молочная

На брызги белые разлетелась.

Зачем ты на меня, морозного,

Глазами синими загляделась?

К чему, румяная молочница,

зачем, зелёное растение,

мне голову ты заморочила,

задумчивая и растерянная?

Ну, для чего ты мне поверила?

Не удержалась, приласкала.

Всё, что несла, всё, что лелеяла,

Разбрызгала и расплескала.

Снег бился из последних сил.

А ветер, как из поддувала,

с бульвара дул и уносил

троллейбус к краю тротуара.

Смотрела из-под синих век

луна, покрытая морщинами.

С дороги подымало снег

и уносило за машинами.

Его вращало колесом,

он не давал ступить ни шага

и улетал за горизонт —

вокруг всего земного шара.

Снег залетал в девичий смех,

в лицо по-новгородски окал.

Снег заметал тяжёлый след

у ярко освещённых окон.

А там Литейного моста

пролёт. Чугунная ограда.

И, как далёкая мечта,

холодный призрак Ленинграда.

Я зарываюсь в этот мир,

в его заснеженные шубы.

Я забываю в этот миг

твои неласковые губы.

И ты не властна надо мной,

смешная, светлая, живая:

как этот снег над головой

летишь, души не задевая!

Опалённый дыханием вечности,

первозданный, родившийся для

тебя, я клянусь тебе в верности

до конца, до последнего дня.

Мимо глаз твоих синие верески

потянулись с зелёных полей.

Я клянусь тебе, девочка, в верности

всем дыханием жизни моей.

Я клянусь тебе, милая, в верности

этим солнцем над зимней рекой,

этой травкой, исполненной нежности,

этим сердцем и этой строкой.

Общей радостью, общим страданием,

словно лебедь, кричащий во ржи,

я лечу одиноким преданием,

не запятнанный ржавчиной лжи.

Все промчится, рассыплется в ветхости,

словно яркая вспышка огня.

Я клянусь тебе, девочка, в верности

до конца, до последнего дня.

И, завянув, зелёные верески

пролетят мимо синих полей.

Всё равно я клянусь тебе в верности

всем дыханием жизни моей!

Прощание с Братском

на Братскую ГЭС

прихватит живую траву,

вслед за морозом

падут молодые снега —

и нашу с тобою тропу

не оставят на ней

Слышишь, любимая! Я тебя очень люблю —

плечи твои ловлю —

как таёжная сладкая ягода.

Я раздвигаю плечами

навстречу горячим очам,

на Братскую ГЭС,

вспоминать по ночам.

в котором качается

Я славлю утреннее солнце

в движенье праздничного танца,

в улыбке смуглого японца,

в глазах поющего испанца!

Пусть никогда темно и сонно

пожар над миром не клубится —

я славлю молодое солнце

в сердцах шагающих кубинцев.

Пою, как радостную землю,

как рощу, тронутую зернью,

весь мир, который благосклонно

лежит в ладонях небосклона!

Пусть никогда не уставая,

цветной эмблемой фестиваля

восходит солнце над землёю!

«Месяц». М., изд-во «Молодая гвардия», 1962.

Стихи из сборников

«Первое слово», М., изд-во «Московский рабочий», 1958.

«Встреча». М., изд-во «Молодая гвардия», 1962.

Источники:

http://www.litmir.me/br/?b=270724&p=2
http://www.rulit.me/books/poeticheskij-slovar-read-420654-121.html
http://itexts.net/avtor-yuriy-ivanovich-pankratov/167135-izbrannaya-lirika-yuriy-pankratov/read/page-1.html

Ссылка на основную публикацию
Статьи на тему:

×